Уехать в Зихуатанехо

Уехать в Зихуатанехо

Из «Артека», где мне посчастливилось побывать по делам однажды летом, я возвращалась домой в спешке. До Симферополя меня вызвались подбросить на новенькой хонде, но, когда мы выехали на трассу, прокатиться «с ветерком» нам не удалось: где-то впереди на дороге случилась авария (обычная для Крыма, ездить по которому — всё равно что исполнять третью часть Марлезонского балета).

Движение прекратилось. Машины обречённо замерли под раскалённым солнцем. Водители и пассажиры изнывали. Перед моими глазами крутились образы паровозика из Ромашково и последней электрички, бежать за которыми уже не имело смысла. В ушах навязчиво звучал голос, объявляющий, что чья-то карта бита — поездов сегодня больше не будет.

Но когда мы в конце концов добрались до Симферополя, оказалось, что с его вокзала ушли ещё не все поезда. Один так точно не ушёл. И именно на него всякими правдами и неправдами попали все пострадавшие от печального стечения обстоятельств на крымской дороге. Я в том числе. Все шустро (именно тогда я поняла, чем шустрость отличается от быстроты) расселись по местам. Казалось, можно было расслабиться и начать заинтересованное изучение рельефа Крымского полуострова, мелькавшего за окном вагона. Но тут начался новый круг испытаний.

В вагоне было не продохнуть.

К духоте добавлялся запах усталых тел и пота. Все сидели плотно друг к другу, окружённые сумками, чемоданами, рюкзаками, баулами, корзинами.

Самое тошнотворное началось, когда в один момент, словно по сигналу какого-то дирижёра в шапке-невидимке, из этих баулов и корзин стали дружно извлекаться продукты питания организма — куриные тушки, ножки и крылышки, рыба всякая — жареная, вяленая, копчёная, конечно — домашние котлеты, что-то ещё, что могло щедро вознаградить человеческое существо за понесённые материальные потери и моральные страдания, придать ему сил, вернуть веру в справедливость.

Запах пота и духота усилились неистребимым духом чревоугодия, от которого можно было отдать концы. Когда бравый мужичок напротив меня развернул на столике свёрток с растаявшим от жары салом и луковицей, мне захотелось, как Эфраиму Севеле, который когда-то потребовал: «Остановите самолёт — я слезу», остановить поезд и пойти домой по шпалам.

Пусть далеко. Дойду. Но поезд мощно рвался вперёд, не оставляя никакой надежды быть остановленным. И я поняла, что пора отправляться в Зихуатанехо. Для этого нужно было всего лишь закрыть глаза и мысленно перенестись на другой конец света.

Уехать в ЗихуатанехоПовесть Стивена Кинга «Рита Хейворт и спасение из Шоушенка» (Rita Hayworth and Shawshank Redemption) я не читала, хотя очень люблю творчество этого писателя и прочла практически всё, что он сочинил. Не читала, потому что много раз смотрела фильм Фрэнка Дарабонта «Побег из Шоушенка», снятый по этой повести.

«… куда бы я отправился в конце жизни? В Зихуатанехо. Это в Мексике. Городок у Тихого океана. Знаешь, как говорят мексиканцы? Океан не имеет памяти. Построю маленький отель на берегу океана. Куплю грошовую старую лодку, отремонтирую её и буду возить гостей ловить рыбу».

Это слова главного героя фильма — Энди Дюфрейна, обращённые к его другу — негру Реду.

Дюфрейна обвинили в убийстве жены, упекли в тюрьму на два пожизненных срока, но он бежал из неё. Трудно сдержать эмоции в самый напряжённый момент фильма, когда Дюфрейн по тоннелю, который он проделал в стене своей камеры, пока находился в тюрьме, добирается до канализационной трубы и через неё вырывается на свободу: грозовая ночь, вспышки молний, потоки воды … Обессиленный Дюфрейн срывает с себя мокрую рубаху, воздевает руки к Небу и смеётся … Свобода!

Начни жить, или начни умирать

Есть такая фраза в фильме. Дюфрейн выбрал жизнь. И добрался до Зихуатанехо. Где нет памяти. Нет ничего, кроме умиротворения, солнца, воды. И никого, кроме друга, на которого можно положиться, и от которого ничего не нужно — лишь бы он был рядом.

Когда мне было 9 лет, «Побег из Шоушенка» постоянно смотрела моя мама.

Прокручивала его до места с побегом Дюфрейна, смотрела, прокручивала кадры назад и снова смотрела. Потом к концу фильма — где океан. И так бесконечно.

Я очень тогда страдала. Потому что не знала, как помочь самому любимому человеку на Земле. Моя мама, как и Дюфрейн, оказалась на пути торнадо. Только другого.

Он называется моббинг.

По своей наивности и честности попытавшаяся что-то изменить в небольшом медицинском коллективе, она была объявлена виновницей всех неприятностей медицины всей страны. Друзья, которые ещё вчера пили чай у нас на кухне, стали главными обвинителями.

Это было самым жестоким и непонятным. Мне казалось, мир должен перевернуться от несправедливости. Но он не перевернулся. И ничего не восторжествовало. И, кроме мамы, ни для кого ничего не случилось.

А вот фильм сделал своё дело. После сотого его просмотра она захотела жить. А потом мы уехали. Зихуатанехо для нас стала другая страна.

Вот так у меня появилось своё укромное местечко.

Я люблю там уединяться. Особенно, «если всё не так», «если всё иначе», если хочется драпануть от реальности. И дел-то всего ничего — только закрыть глаза. Закрыть глаза и перенестись на самолёте своего воображения туда, где покой, голубое полотно океана сливается с небом, где пахнет волнами и немного в стороне два видавших виды человека красят старую лодку.

Я подхожу к ним. Они мне рады. Ветер треплет волосы. Сладко дышать. И никто и ничто не мешают нашему счастью. Потому что это — территория Зихуатанехо.

Ваша Милена Апт, Libelle, Стрекоза.